Каменный патыр

Ехать вместе в глухую марийскую деревушку на каникулах было идеей Тайры. В этой деревне жила её бабушка. Сама Тайра жила в Йошкар-Оле с родителями, а учиться поступила в московский МГУ просто потому, что с кем-то на этот счёт поспорила. Мы делили с ней съёмную комнату в течение учебного года. Я могла бы жить и с родителями в подмосковье, но между одной комнатой на двоих и одной комнатой на пятерых (считая брата и бабушку) решительно выбрала первый вариант. Для этого мне пришлось взять пару подработок: на выходных я работала в фаст-фуд ресторане в торговом центре, а вечерами писала статьи про косметику для женского интернет-издания.

После такого напряжённого года неудивительно, что глухая марийская деревня показалась мне райским местечком. В деревню, в глушь, в Саратов хотелось просто нестерпимо. Никаких фаст-фудов, никакого интернета! Я взяла с собой только один рюкзак вещей, и на электричках мы с Тайрой несколько дней добирались до её бабушки. С последней железнодорожной станции нам пришлось совершить марш-бросок, сначала по грунтовке, потом по раздольному лугу. Ещё выйдя на грунтовку, мы, не сговариваясь, сняли с себя последнюю отрыжку цивилизации - кроссовки, в которых ноге становилось жарко уже через два шага, и с удовольствием месили мягкую пыль босыми ногами. На лугу пришлось быть осторожней, чтобы не порезаться о траву, к тому же Тайра пугала меня гадюками - но раз она не обулась, то и я не стала паниковать.

Бабушка нас встретила пирогами. На вид она не отличалась от любых других деревенских бабушек, которых я когда-либо видела: просторный цветастый сарафан, открывающий полные мягкие руки, завязанный на затылке простой белый платочек, свободные пляжные шлёпанцы. Только лицо у неё, как и у Тайры, было скуластое, с раскосыми тёмными глазами. И улыбки у них были одинаковые: ясные, добрые.

Мы с Тайрой разом схватили по два пирожка и умяли их, запивая холодным козьим молоком.

Потом мы съели по стопке блинов с мёдом.

Потом бабушка попыталась накормить нас каким-то народным марийским супом, но в нас уже не лезло.

Мы решили пойти загорать, а потом сбегать в лес - снять на видео клип с моим танцем. Правда, у нас не было магнитофона, но мы решили музыку наложить позже, на компьютере. Когда вернёмся к цивилизации. Тайра достала из своего рюкзака огромный тюбик крема-репеллента и стала смазывать руки и ноги.

- Зачем это?! - удивилась я.
- От клещей.
- А может, тогда надо чем-нибудь голову завязать? У меня с собой ничего нет...
- Зачем голову? Ты же в траве спать не собираешься?
- А с деревьев не нападают?
- Клещи в траве сидят, на кустах... Мажься и не выдумывай.

На речке оказалось совершенно неинтересно загорать. Сама речка сильно заросла тиной, над ней вились комары. По счастью, репеллент комаров отпугивал не хуже, чем клещей.

Трава на берегу была сильно вытоптана и подъедена козами и ими же, к сожалению, загажена. Даже постелив половичок, выданный бабушкой Тайры, я не чувствовала себя спокойно: под грубой тканью ощущались круглые катышки. Фу...

- Мы раньше на мостках загорали, - сказала Тайра. - Но они потом сгнили и упали, а новые никто не стал делать.

Она сняла с себя майку и тут же расстегнула лифчик. Я смутилась.

- Мужиков здесь никого нет, - пояснила Тайра. - Туристы не ходят, а дед Миклай дома пьяный лежит. Он на всю деревню один дед, остальные - бабки. Их шестеро...

Она откинулась, опираясь на руки, и с наслаждением подставила голую кожу летнему солнышку. Мне тоже захотелось, но я постеснялась и разделась только до белья.

Солнце жарило совершенно чудесно. Релакс был такой глубокий, что даже разговаривать не хотелось. Мы только поворачивались то на спину, то на живот, запасаясь солнечным светом на весь год вперёд, как медведь - жиром. Наверное, пролежали мы часа три. Солнце стало потихоньку клониться к закату.

- Надо бы поснимать, пока свет ещё есть, - сказала Тайра и потянулась к лифчику. Она внимательно его осмотрела, видно, на предмет клещей и прочих зловредных лесных жителей, и только после этого надела.

- Пить хочется, - пожаловалась я, тоже одеваясь.

- Мы сейчас к роднику пойдём. Кстати, там же будет здорово тебя снять. Там рядом каменные развалины. Я тебе покажу каменного патыра в них.

- Каменного чего?

- Ну, такой вроде воина. Статуя.

- Ох! А что за развалины, наследие древних греков?

Тайра засмеялась, представив древних греков в глухом марийском лесу. Когда она смеялась, то становилась похожей на японскую школьницу. У неё были тёмные, почти чёрные волосы, перехваченные в два пушистых хвостика, и чёлка, как у пони, а глаза от смеха сужались.

- Да нет. Усадьба какая-то... так говорят. В ней жила сумасшедшая барыня, но она съехала ещё до революции. Усадьба разрушилась почти вся. Осталась пара лестниц, высохший колодец и одна статуя.

Мы собрались и лениво побрели прочь от речки, в лес.

***

Родник был выложен кирпичом, в нём плавал красный пластиковый ковшик. В одном месте у колодца вокруг родника не хватало пары кирпичей, оттуда вода выливалась и текла дальше крохотным ручейком. Ковшик был грязный, с неровной дыркой в ручке. Мы не стали им пользоваться, просто набирали воду в горсти и пили холодную воду, стараясь не облиться. На влажной земле возле родника было неприятно стоять. Отойдя, я вытерла ноги о траву. Подошвы сразу стали зелёными и липкими.

- Ты теперь как какая-нибудь кельтская богиня, - утешила меня Тайра. - Так будет даже стильно. Представляешь: танец на развалинах, с босыми зелёными подошвами, с развевающимися длинными волосами!

Тропинка, которой мы пошли дальше, почти совсем заросла. Забавы ради мы прыгали по широким корням деревьев, вылезающим из земли, стараясь не наступить на саму тропку. Над нами возмущённо цвиркали невидимые белки. Они не одобряли наше поведение. Нам было на них плевать.

- Про этого патыра, - рассказывала на ходу Тайра, - есть сказка. Будто он был слугой злой колдуньи, но влюбился в её дочь и за такую наглость был заколдован. А дочь колдуньи всё равно убежала из дома, только с одним марийским пареньком... камнерезом, Иваном.

- Дураком? - пошутила я.

- Да кто ж его знает! А патыра ещё можно оживить. Потому что сердце у него не каменное, а живое. Если это сердце разбудить, то он весь из камня выйдет, живым станет. Для этого его надо поцеловать... А дальше уже по-разному говорят - одни говорят, что должна поцеловать та, что в него влюбится. Другие - что принцесса. Ну, вообще дворянской крови. Третьи - что правнучка той колдуньи. Четвёртые назначают спасительницей девственницу. Сама знаешь, фольклор. Всегда есть несколько версий. Ой, вот они!


Мы выскочили на лужайку перед довольно крупными развалинами. Обломки стен и одиноко валяющиеся тёмные каменные блоки поросли мхом и вьюном. Лужайка вся была в огромных лопухах.

- В таких лопухах не получится красиво, - с лёгкой грустью заметила я. - Кельтские ноги не видны, и всё время буду запинаться...

- Ну, снимем на площадке наверху. Пойдём, покажу патыра.

Тайра бодро пересекла лопуховое море и нырнула в готического вида высокий дверной проём. От самой двери давно не осталось и следа. Я побежала за подругой.

Внутри было темно и прохладно. Так же, как снаружи, валялись замшелые каменные блоки. Уцелевшая лестница, ведущая наверх, однако же, была совершенно чистой. Тайра уже скакала по ней через ступеньку, нисколько не смущаясь отсутствием перил.

Прямо на одной из широких ступенек стояла статуя в человеческий рост, из того же чёрного камня, что вся усадьба. Тайра остановилась возле неё и оглянулась на меня, улыбаясь во весь рот. Я подошла поближе.

Это, действительно, был воин, неизвестной мне национальности. Может быть, фантазия скульптора. Он был чуть выше обычного мужчины, под два метра. Волосы были собраны на макушке в длинный хвост. Лоб пересекал не то ремень с узорчатой пряжкой, не то диадема. Нос с горбинкой, вытянутое лицо. На воине были латы, покрытые узором и, как ни странно, перехваченные ремнём, перчатки-краги, штаны были обмотаны ремнями и плавно переходили во что-то вроде кавалерийских сапог. На левом боку висела короткая и широкая сабля в ножнах.

Статуя была покрыта паутиной и разным сором, застрявшим в ней, и всё равно поражала воображение искусностью исполнения. Неудивительно, что вокруг неё стали слагаться такие сказки.

- Это марийский воин? - спросила я, хотя уже видела, что лицом он похож скорее на кавказца или на еврейского мачо вроде Хабенского.

- Нет, какой-то иностранный, - ответила Тайра. - Видишь, костюм совсем не марийский. Наверное, какой-нибудь франк или гот. Конечно, в представлении провинциального скульптора девятнадцатого века.

Она снова поскакала вверх по лестнице. Бросив прощальный взгляд на каменного "патыра", я побежала следом.

Наверху оказалась открытая с двух сторон площадка размером с небольшую комнату. На ней - плотный ковёр психоделически-зелёного мха, который пружинил под ногами и щекочет босые ступни. Сверху мох был сухой, снизу - влажный, но не так неприятно, как земля возле родника.

Тайра отошла к самому краю площадки, встала на колени и вытащила из пляжной сумки камеру. Между её голыми пальцами и пропастью высотой не меньше пяти или шести метров совсем узенькая полоска моха.

- Ты не свалишься? - испугалась я.

- Нет, я же не собираюсь прыгать назад. Как ты себе представляешь в этой позиции? - ухмыльнулась Тайра.

- Ну мало ли, какое-нибудь двойное сальто, - пошутила я. Сняла резинку с волос и растеребила косу руками, чтобы она распушилась, превратившись в рыжевато-русое облако на моих плечах и спине. На мне длинная и свободная белая футболка, лёгкие голубые джинсы. Если я их сниму, футболка станет похожей на тунику. Я поделилась идеей с Тайрой, и она её одобрила. Я кинула скомканные джинсы, метясь в её голову, но они пролетели мимо и, видимо, упали в лопухи. Тайра расхохоталась.

- Камера! Мотор! - скомандовала она, нацелившись на меня объективом.

Я начала скакать и носиться в развевающейся "тунике", за мной следом, как хвост от кометы, летели распущенные волосы. Я подпрыгивала, хлопала в ладоши, вертелась, взмахивала волосами, выдумывая на ходу некий фейский танец. Чтобы потом было легко наложить музыку, я мурлыкала про себя простой мотивчик и двигалась ему в такт. Время от времени я натыкалась взглядом на голову и плечи патыра, отлично видные с площадки. Он стоял в полупрофиль ко мне.

Через полчаса мы решили, что танцев достаточно, и стали спускаться вниз. В нижнем помещении Тайра показала мне, как выйти туда, куда упали мои джинсы, а сама сказала, что пойдёт через ту же дверь, что мы вошли. Объяснила, что хочет сбегать в кустики перед дорогой.

Я вышла с другой стороны развалин. Там тоже всё поросло лопухом. Джинсы упали куда-то между высокими и широкими листьями, их не было видно. Я прикинула на глаз место падения и, раздвигая лопуховые заросли, стала изучать там землю. Через пять минут штаны нашлись, и я поспешила натянуть их и пробежать развалины насквозь, к выходу с лужайки.

Тайры не было.

Я безрезультатно окликнула её. Одно из двух: или она прошла вперёд по тропинке, или решила подшутить и спряталась в кустах возле поляны. На второй случай я громко сказала, что Тайра - дура, после чего нашла вход на тропку, по которой мы пришли, и уверенно зашагала по ней.

Но скоро мне пришлось сбавить шаг. Тропинка разветвлялась. Я немного растерялась, но, рассудив, что где тропки, там и люди, свернула наугад. Потом ещё несколько раз я наугад выбирала тропинки и вдруг... вышла обратно к развалинам. Только теперь с другой стороны.

Меня взяла досада. Что за глупость, должно быть, я всё время выбирала левую тропку или вроде того. Надо быть внимательней.

Я обошла развалины, снова нашла тропку, по которой мы пришли, немного покричала Тайру и опять углубилась в лес. Теперь я выбирала повороты осмотрительней: то налево, то направо.

Минут через сорок я вышла на лужайку с лопухами. Из лопухов мрачно торчали развалины усадьбы. Я начала беспокоиться и злиться на Тайру. Снова найдя нужную тропку, я пошла по ней, громко окликая подругу. Лес молчал, если не считать, конечно, сорок и белок, стрекотавших где-то над головой.

Увидев лужайку с лопухами, я почти зарыдала. Мне хотелось затопать ногами или кого-нибудь ударить кулаком.

Фу, как некрасиво. Ты, Света, размазня. Тайра, конечно, тоже хороша, нашла, как и где шутить. Но через несколько часов она увидит, что я никак не выйду из леса, и придёт меня искать, может быть, с собакой. А начнёт с усадьбы, где видела меня в последний раз. Но я ей ничего не скажу. Нет, я ей наплету, что каменный патыр оживал, отпустил мне пару комплиментов и снова окаменел. А она поддержит шутку, и будет допытываться, как далеко зашли "комплименты"...

Я сорвала несколько крупных лопухов, чтобы сделать себе из них постель на мху. День выдался насыщенный, к тому же жаркий, я устала - пока Тайра придёт, успею вздремнуть. С лопухами я поднялась на площадку, поросшую мхом, разложила их и почти сразу заснула.

Проснулась я от холода. Открыв глаза, не сразу поняла, где нахожусь: прямо надо мной висело звёздное небо. Таких ярких звёзд в городе не увидишь, особенно в Москве. Почти полная луна заливала светом площадку, на которой я лежала, и верхушки деревьев. Я вспомнила примету, что если у луны не хватает справа, то она старая, а если слева - молодая. Эта луна была молодая.

Ночка выдалась прохладной. Я вся закоченела. Встав, я обнаружила, что на мох выпала роса. Чтобы согреться, я немножко попрыгала на месте. На глаза мне попалась залитая лунным светом голова каменного патыра. Мне захотелось рассмотреть его получше. Я осторожно спустилась и остановилась ступенькой выше его. Так между нами разница в росте становилась намного меньше. Я протянула руку и стала пальцами счищать паутину с каменного лица, поражаясь мастерству скульптора: он тщательно вырезал все складочки, все реснички, сделал выпуклый зрачок. Я вытерла пальцы о подол и стала снимать паутину с волос. Даже тут скульптор постарался от души: вырезан, казалось, был каждый волосок.

Моего любопытство хватило ещё на шею, потом мне надоело. Я хорошенько протёрла пальцы футболкой и осмотрела результат своего труда. Теперь можно было разглядеть выражение лица каменного патыра. Воин был печален. При этом было видно, что его ваяли с человека гордого, надменного. Может быть, с сына сумасшедшей барыни... Губы были нежные, выпуклые, подбородок - длинный, как у немцев с плакатов времён Третьего Рейха. В этом чувствовалась порода.

- Знаешь ли ты, каменный патыр, - сообщила я статуе, - что я - девственница? Кроме того, во мне течёт кровь русских и польских дворян. А ты такой красивый и печальный, что я тебя практически люблю. Жалко, что для полного набора мне не хватает колдуньи в родословной. Я могла бы расколдовать тебя поцелуем. Вот таким...

Шутя, я встала на цыпочки и подалась вперёд, опираясь на широкие плечи воина. На пару секунд я прижалась губами к его холодному жёсткому рту.

Бля.

***

Камень под моими губами стремительно превращался в тёплую кожу. Пока я замерла, раздумывая, как принять такой оборот, патыр вскинул руки в перчатках и обхватил мою спину. Его губы продолжали прижиматься к моим, правда, совершенно неподвижно, безо всяких эротических трюков.

"Просто фантастика", - пронеслось у меня в голове голосом мужчины из рекламы сыра. Я попыталась деликатно отстраниться. Получилось примерно наполовину - теперь мы уже не целовались, но руки ожившего патыра всё ещё лежали на моей спине. Я посмотрела ему в глаза. Глаза были карие, а волосы - чёрные или казались такими в неверном свете луны. Меня обуяла тихая паника. В голове вперемешку стали всплывать сюжеты любительских рассказов.

Сейчас мы займёмся сексом, подумала я. И после этого я его возненавижу, и буду убегать от него и скрываться, а он будет за мной гоняться и пытаться меня вернуть. Или почти наоборот, он меня изнасилует и я за это в него влюблюсь. Он превратится в моё наваждение. Или он только начнёт меня насиловать и вдруг обнаружит, что я - переодетый юноша. Но всё равно изнасилует. Тьфу ты...

Пытаясь разрядить обстановку, я сказала:

- Здоровеньки булы!

Откуда из меня вдруг выскочило украинское выражение, знает только моё подсознание и дедушка Фрейд.

- Это правда, что ты сказала? - без видимой логической связи спросил меня патыр. Его голос был несколько обделён в плане интонаций, и звучал глухо.

- Э... э?

- Когда ты сказала, что любишь меня, - пояснил воин. И ведь тянул же меня кто-то за язык!

- О... ты очень мне нравишься, это правда. Ты красивый. Но ты понимаешь, я ведь тебя совсем не знаю. Вот например... как тебя зовут?

- Янгул.

Фамилия Тайры была "Янгулова". Совпадение меня поразило, придавая ещё больше сказочности происходящему.

- Очень приятно, - я постаралась улыбнуться как можно кокетливей. - Светлана.

Вместо ответа он потянулся ко мне для нового поцелуя. Я не решилась сопротивляться. У ожившего Янгул-патыра были очень сильные руки. Его губы упруго прижались к моим. Безыскусный поцелуй длился минуту или две, потом Янгул выпрямился и снова посмотрел мне в лицо.

- Я очень долго здесь стоял, - сказал он так, словно это что-то объясняло. Я промычала с сочувственной интонацией и предложила:

- Может быть, пойдём наверх, поговорим? Нам надо так много друг о друге узнать...

Янгул отпустил меня, и я как можно грациозней поднялась по ступенькам на площадку. Ойкнула, вступив в мокрый мох: каменные ступени тоже были холодными, но хотя бы сухими. Перевернула лопухи сухой нижней стороной кверху, села по-турецки и похлопала рукой рядом с собой. Янгул-патыр безропотно опустился на листья. Одну ногу он вытянул, а другую согнул в колене. Устроившись так, он повернул ко мне лицо.

- Ты, э... ты не местный, да? - спросила я, стараясь завязать разговор и не допустить развития событий в духе любительских рассказов.

- Местный, - лаконично ответил воин.

- А на марийца не похож...

- Я ардар.

- Что это за народ?

- Каменные люди.

- Марийские тролли, что ли? - неловко пошутила я. Патыр смолчал. Потом он одной рукой аккуратно взял меня где-то в районе затылка, нагнулся вперёд и поцеловал в своей неповторимой манере. Надеюсь, если события примут дурной оборот, его представления о сексе также не включают в себя какие-либо проникновения. Минуты через две я снова была свободна.

- Тебе нравится целоваться, - заметила я.

- Мне нравишься ты.

- О...

- Ты очень красиво танцевала сегодня голая.

Иначе, как крайним волнением при воспоминание этого зрелища, я не могла себе объяснить такую неожиданно длинную фразу со стороны ардара.

- Ну вообще... по меркам нашего времени я была очень даже целомудренно одета, - сообщила я.

- У вас так ходят девки? - уточнил Янгул.

- Ну, в общем, да.

- Сними их, - попросил, почти повелел, ардар, показывая на мои джинсы.

- Ну, друг мой любезный... знаешь ли - холодно! Я и в портах зябну, а ты мне их предлагаешь стащить...

Не говоря дурного слова, ардар встал и расстегнул ремень с ножнами. Вслед за ремнём на мох упали кожаные латы с металлическим узором и перчатки-краги. Теперь Янгул стаскивал с себя просторную замшевую рубашку. Происходящее начало меня беспокоить.

Однако ардарский патыр ограничился тем, что протянул рубашку мне и сел рядом. Поколебавшись, я накинула её. Где-то в уголках памяти призраками маячили воспоминания о древних поверьях. Вроде бы, женщина, надев рубашку мужчины, признаёт его своим мужем. Или наоборот? А считается ли не надеть, а накинуть? Кстати же, древние верили, что нельзя кому попало называть своё настоящее имя. Да, молодец Света.

Янгул протянул ко мне руки, но ради разнообразия не объятия для. Он вытащил из-под рубашки мои волосы, дав им лечь волной мне на спину. Я попыталась придумать дальнейшую тему разговора.

- Говорят, ты любишь уже одну девушку...

- Катя умерла, - лаконично объяснился Янгул.

- О, прости.

Я посмотрела на посеребрёные луной верхушки деревьев.

- Янгул, а может, ты меня домой проводишь, до деревни?

- Я не знаю, где это.

- У.

Мы немножко помолчали.

- Ты меня всё целуешь только из-за танца? - спросила я, когда Янгул снова потянулся ко мне.

- Нет... я тебя потом полюбил.

- Потом?

- Когда ты меня по щеке гладила. Вот так...

Он поднял руку и осторожно, едва касаясь моей кожи кончиками пальцев, провёл по моему лицу.

Да. Мне понравилось.

Что-то словно толкнуло меня изнутри. Второй раз за ночь я сама поцеловала Янгула. Для этого мне пришлось встать на колени, придвинувшись к нему. Я обхватила его руками возле основания шеи и приникла к нежным, похожим на лепестки, губам. Ардар обнял меня, прижимая к своему голому торсу. Я стала тихонько гладить ему спину. Воспользовавшись моей уже четырёхминутной слабостью, Янгул залез мне под футболку и принялся стаскивать джинсы.

- Э! Эй! - возмутилась я, перехватывая штаны. - Это что вообще такое?

- Ты не хочешь стать моей женой? - почти жалобно спросил Янгул.

- А что... это у ардаров так вот запросто? Повалялись, и всё, готова семья - ячейка общества?!

- Да.

- Какие прелестные, пасторальные нравы, - поражённо откомментировала я.

Ардар промолчал.

- Янгул, я не то чтобы вот так сходу тебе отказываю... но ты же помнишь, я так мало о тебе знаю...

- Ты спрашивай, я расскажу.

Я немного подумала.

- Как ты превратился в статую?

- Все ардары умеют это. Княжна сделала так, чтобы я не мог превратиться обратно в человека.

- Княжна?

- Каменная княжна. Она жила здесь.

- Это у неё была дочь Катя?

- Да.

- И тебя заколдовали за любовь к ней?

Янгул немного подумал.

- Да.

Древняя, всеми забытая история, которую я узнала, выспрашивая подробности до самого рассвета, поразила меня. Мне стало обидно за Янгула, а его благородство просто сжимало мне сердце. Катя, судя по всему, была той ещё стервой. Если верить ардару, она сбежала с Иваном, уже будучи женой Янгула. Более того, патыр сам прикрывал их во время побега от гнева Каменной княжны. За что и поплатился.

На востоке показалась золотая дымка. Я обняла Янгула и приникла ртом к его губам. Он тут же стал гладить меня по спине, демонстрируя наблюдательность и хорошую обучаемость. Я улыбнулась и стала показывать ему новый трюк: поцелуй открытыми губами. Стоило нам войти во вкус, как я услышала голос Тайры.

Я вскочила. Голос доносился с той стороны развалин. Тайра выкликала меня по имени. Взлаяла собака.

Меня просто разрывало на части. Мне хотелось остаться с Янгулом и целовать его, и мне хотелось вернуться из мира сказочного в мир реальный, где меня накормят и напоят. Мне хотелось рассказать Тайре о Янгуле и было боязно открывать ей такую тайну.

- Тебе надо идти? - спросил ардар. Я кивнула. Он встал, снял рубашку с моих плеч, оделся. Затем надел доспехи и перчатки, застегнул пояс. Мы подошли к лестнице. Он прошёл вперёд и встал на ступеньку, на которой провёл больше ста лет в виде статуи. Взглянул мне в лицо.

- Сейчас я снова стану камнем. Для нас это вроде вашего сна. Так время идёт быстрее. Когда ты вернёшься, разбуди меня. Если не вернёшься... мне не надо просыпаться.

Он закаменел за долю секунды, всё так же глядя на меня. Я протянула руку и провела пальцами по его щеке. Потом осторожно пошла вниз по лестнице без перил.

---

Спроси меня третий раз

Это был фактически тупик. Автобусы встали, и все сорок человек, которых я пыталась спасти, высыпали наружу. Мой народ, который я веду не в землю обетованную, но в жизнь от смерти.

Спереди полыхало то же зарево, что и сзади. И так же далеко - или близко. Огни постепенно сближались, сжимая нас. Через четыре часа...

Я смотрела в лица этим людям: мужчинам, женщинам, детям. Они смотрели на меня. Одни с надеждой, другие - с горечью. Они могли бы возненавидеть меня за то, что я обещала их спасти. За то, что, может быть, не дала умереть быстро. Но они просто сочувствовали - те, кто уже не надеялся. Они не ждали много от девчонки двадцати пяти лет.

- Мамочка, - прижалась маленькая Элемина к моей названой сестре. - Мамочка!
Сестра гладила её по голове. Её рука дрожала. Поймав взгляд дочери, она стала спокойным голосом, нараспев, молиться. Молитву тихонько подхватило несколько женщин. Я хотела присоединиться, но не могла шевельнуть языком. Я просто смотрела на них. На мой народ.

И тут мужской голос окликнул меня.

Я обернулась, сердце пропустило удар.

Первый раз я встретила Влада, когда мне было тринадцать. Я заблудилась, сначала в заснеженном лесу, потом на заснеженной трассе. У меня уже не было сил идти, и я не могла разобрать - где огни моего посёлка. Снег залепил мне ресницы.

Когда я успела отчаяться совершенно, возле меня остановился автомобиль. У него открылась дверца, и мужской голос изнутри позвал меня по имени. Я тут же забралась в спасительное тепло, даже не успев подумать, кто это может быть.

Мужчина казался мне незнакомым: около сорока лет, носатый, с длинными чёрными волосами, натянутыми на голове и вьющимися в его пышном хвосте. Я решила, что это мог быть один из знакомых моей матери. У него были толстые вишнёвые губы, и он улыбался мне весело и с потаённой угрозой. Оттаивая, я стала размышлять, что смогу сделать, если он полезет ко мне.

Мы ехали в молчании. За окнами было удручающе бело, только дворники на лобовом стекле немного сбивали белизну. Наконец, машина остановилась.

- Аля, - обратился ко мне мужчина и вдруг, без продолжения, обхватил мне голову левой рукой и поцеловал в уголок губ, почти в щёку. В первое мгновение я просто замерла от неожиданности и испуга, а во второе он сам отодвинулся.
- Милая, милая Аля, - нараспев сказал он. - Выходи за меня замуж.
- Я, э... мне тринадцать, - уточнила я, зная, что из-за развитой не по годам фигуры многие входят в заблуждение.
- Милая, милая Аля, - пропел он снова. - Ей тринадцать. Потом ей будет четырнадцать, потом пятнадцать, потом шестнадцать, ещё чуть-чуть, и она станет взрослой. Аля, выходи за меня замуж, когда станешь взрослой.
Тут бы мне и схватиться за дверцу, и выскочить, и припустить со всех ног. Но нет. Я продолжила разговор. Я вступила в диалог с явным маньяком. Я возразила:
- Когда я стану взрослой, вы станете стареньким.
- Милая, милая, милая Аля! - он засмеялся, обнажив белые зубы с заметно выступающими клыками. Никогда не любила такие прикусы, в них есть нечто животное. - Я не был стареньким уже лет пятьсот или шестьсот... не помню. Зачем же ты, Аля, вызывала меня на прошлой неделе, если теперь вот так запросто прогоняешь из своей жизни? Не ты ли хотела привязать мой дух к своему кулончику? Милая, милая Аля, я готов привязаться и духом, и телом, но, пожалуйста, не к предметам бижутерии, а к живому и тёплому человеку.
Меня замутило. Кто мог ему рассказать? Моя ехидная кузина, или простушка-соседка? Кроме них, больше никого тогда не было. На самопальном спиритическом сеансе. Я постаралась отогнать от себя мысль, что он говорит серьёзно. Взрослый мужик смеялся надо мной, и смеялся совершенно неумно.
Я открыла дверь и вышла на тротуар возле моего подъезда. Автомобиль сразу же отъехал и скрылся в белой мгле.

Второй раз я испугалась не так сильно. Я уже верила, я уже знала. Уже научилась видеть - людей и других, разных. Он опять возник словно из ниоткуда. Мягко пружиня на кроссовках, я спускалась по лестнице, зная, что уже через минуту... или через две... за мной пустятся вдогон. Я не успею выбежать на улицу. Но куда спрятаться? В отчаянии мелькнула мысль вылезти в разбитое окно на лестничной клетке и повиснуть на газовой трубе. Но я отмела её и продолжила спускаться, так бесшумно, как могла.

А на одной из площадок стоял он. Стоял и смотрел вверх, на лестницу, по которой я спускалась, и выше меня, словно мог видеть дверь, которая только что открылась и из которой кинулись вниз мои преследователи. Я не стала задерживаться и поворачивать головы, а упрямо трусила вперёд. Я старалась не смотреть на его звериную улыбку. Я боялась надеяться на помощь. Но стоило мне с ним поравняться, он схватил меня за руку и втащил в открытую дверь квартиры. Дверь он закрыл тут же, абсолютно бесшумно. Прислонился к ней, прислушиваясь, и вновь улыбнулся.

- Здравствуй, милая, милая Аля, - пропел он. - Сколько тебе сейчас лет?

- Девятнадцать, - кисло сказала я, готовая, что за помощь придётся "благодарить". Действительно, он шагнул ко мне и прижал к стене телом. Его руки "домиком" сошлись у меня над головой, опираясь на стену. Он наклонился и крепко прижался толстыми вишнёвыми губами к моему рту. Губы елозили, между ними выпрыгивал время от времени мокрый язык и трогал мой закрытый рот. Я испытывала тоску. Это было меньшее зло, но меньшее зло, в общем-то, не приносит радости.

От него пахло обычным мужским чуть разогретым телом. Дезодорантом. Шампунем. Но я знала, кем он был при жизни человеком, и трупный запах шёл не от него, но от этого знания.

Он оборвал поцелуй и пристально посмотрел мне в глаза.

Его глаза были несправедливо красивыми. Они были тёмного коричневого цвета, опушённые брахатистыми чёрными ресницами. Они были нежны, как у лошади.

- Ты подумала о моём предложении? - спросил он, что называется, с придыханием. Если же придерживаться суровой прозы жизни, то он тяжело дышал, словно запыхался при беге.

- Я предпочла бы ещё подумать, - уклончиво ответила я. Он отступил от стены и самым светским тоном предложил мне чаю.

Мы прошли в кухню, и Влад включил электрический чайник. Движения у него были красивые, лаконичные. Он достал две одинаковые тонкостенные чашки с нарисованными цветами шиповника, два пакетика чая, стеклянную сахарницу. Заварил чаю себе и мне. Пока я потягивала слишком горячий напиток, он тоже подносил чашку к губам и делал вид, что глотает.

- К чему такое представление? - саркастически спросила я, не выдержав.

- Просто привычка, - не смутившись, объяснил он.

- Ты живёшь здесь?

- Сегодня и вчера, - вишнёвые губы раздвинулись, обнажая сахарные клыки. - А потом я подвезу тебя домой и перестану здесь жить.

Мне стало тошно. Должно быть, он был на охоте. Или на пастбище. Короче, поесть зашёл на свой манер. Где-то в квартире лежит труп, или трупы. Или просто полумёртвые, с мутными глазами люди. Я ничего не могу сделать.

Словно угадав мои мысли, Влад перестал улыбаться и уставился в чашку.

- Как ты только оказался тут так вовремя? - постаралась я сменить тему.

- Помнится, ты привязала мой дух к своему кулону, - пошутил Влад.

Через полчаса мы вышли из подъезда; он отвёз меня домой и снова исчез.

Теперь он глядел на меня со своей звериной улыбкой, сидя на поваленном дереве на обочине дороги. В кипельно белой рубашке, расстёгнутой у горла, в чёрных брюках и туфлях, он словно только что вышел из офиса; я остро почувствовала, что моя одежда измята и покрыта пылью. Бельё было пропитано потом: хорошо, что этого не видно стороннему глазу. Но запах до него наверняка доносится, нос у него как у волка.

- Здравствуй, мертвец, - нарочито грубо сказала я.

Несколько пар глаз удивлённо посмотрели на меня. Влада моё приветствие, казалось, только позабавило.

- Я спасал тебе жизнь уже два раза, - сказал он. - Тебе достаточно взять меня за руку, чтобы я спас третий. Или... возможны варианты.

Он выдержал паузу, ожидая вопроса, и продолжил:

- Я мог бы спасти тебя и всех людей, что с тобой, ведьма. И я единственное, что могло бы вас вообще спасти. Ты видишь это так же чётко, как я, правда?

Я продолжала хранить молчание. Всё было слишком неожиданно, мне надо было обдумать... свои реакции, возможные подвохи, всё обдумать. Мне надо всё обдумать.

- Когда я спасал тебя, я не ставил условий. Если ты захочешь спастись, не поставлю и на этот раз. Но за жизнь твоих людей тебе придётся заплатить, и ты знаешь, чем.

Люди вокруг замерли. Они почти ничего не понимали. Но они все - все - подумали, что он сделал мне непристойное предложение. В обмен на их спасение. И я боялась подумать, чего они ждут от меня больше: чтобы я плюнула ему в лицо или чтобы я навеки покрыла себя стыдом в их же глазах, но дала им жить.

Я сказала так надменно, как могла, молясь про себя, чтобы он спросил то же, что и двенадцать, и шесть лет назад:

- Я не понимаю, о чём.ты, мертвец.

- Милая, милая Аля, -пропел он и выдержал паузу, во время которой мой пульс станцевал неистовую джигу. - Ты должна будешь стать моей женой.
Он усмехнулся чуть шире, в его голос добавились нотки ярости:
- Женой мертвеца... ведьма.

Я не оборачивалась на людей. Я боялась их глаз. Половина из них поверили. Половина нет. Первой половины мне достаточно. В один миг из милой девушки Али, которую они все знали как чудеснейшее светлое создание, я вдруг превратилась в ведьму, которой к тому же делает предложение мертвец.

Влад протягивал мне руку, не вставая со своего бревна. Я машинально вытерла правую ладонь о джинсы и сделала шаг навстречу.

Это на самом деле очень легко. Это даже чудесно. Он мог при всех потребовать ему отдаться, просто отдаться. Унизить. А он поставил условие, о котором обычно мечтают девушки. Точнее, они сами готовы выполнять условия ради этого. Так что можно радоваться. Прыгать до неба и хлопать в ладоши.

Я сделала ещё шаг.

Надо просто протянуть руку и заключить соглашение одним из древнейших жестов. Просто выйти ещё разок замуж. Просто закабалить себя. И делить потом постель с бывшим маньяком, с тем, кто в том числе убивал и людей моей крови. Пока ему не надоест. Но не пока надоест мне.

Я сделала последний шаг и схватилась за крепкую мужскую ладонь, как хватается утопающий. Мне действительно казалось в тот момент, что подо мной - вместо асфальта - что-то мягкое, жидкое, бездонное. Я проваливалась в него, как в омут.

Только не целуй меня. Только не целуй меня при них.

Одним плавным движениев Влад встал и совсем другим, жёстким тоном скомандовал тем, кто стоял за моей спиной:

- По автобусам, быстро. Передний поведу я.

***

За стёклами автобуса неожиданно быстро сгустились сумерки. Влад включил фары, и они осветили пыльную грунтовку вместо асфальтовой дороги. По сторонам всё так же возвышались заросли кустов.

Я стояла возле водительского кресла: слабая попытка контролировать ситуацию. Что и как я могу контролировать? Время от времени Влад кидал на меня взгляды через зеркальце. Я замечала их, потому что сама всё время смотрела в зеркальце, на людей в салоне. Почти все они давно занимались своии делами: дремали, читали с мобильных, полушёпотом болтали. Только Валентина, моя названная сестра, смотрела мне в спину. У неё был обеспокоенный вид.

Наконец, Влад стал сворачивать с машины в прогалок между кустами. Наш автобус выехал на просторную поляну. Там мы и остановились. Люди выходили, потягивались, разминались. Кто-то негромко пошутил:

- Мальчики направо, девочки налево.

Кое-кто немедленно воспользовался подсказкой, направившись к кустам.

- Осторожнее с фауной, и не вздумайте пить местную воду! - крикнул Влад им в спину. - Если кто будет скалиться, прямо ветками по наглой мохнатой морде стегайте, не стесняйтесь!

Он завёл руки за спину и выгнулся, расправляя мышцы.

- Что у нас там с супружеским ложем? - громко спросил он меня. Я залилась краской. Взрослые оглянулись на него с возмущением и испуганно. Открыв багажник сбоку автобуса, я выудила несколько палаток, одну протянула Владу, другие босила под ноги.

- Палаток на всех не хватит, частично стоит разместиться в автобусе, - стараясь говорить как ни в чём не бывало, обратилась я к самому старшему - Андрею Романовичу. - Думаю, на кресла стоит положить детей, им удобней.

Мужчины стали разбирать палатки и устанавливать их на поляне.

Женщины вернулись из кустов с большими охапками хвороста. Их осенила идея развести костерок. Уже через три минуты он уютно потрескивал между палатками, маня к себе. Сесть возле него, впрочем, было неудобно: на траву выпала холодная роса. Я зашла в один из автобусов и стала помогать укладывать малышей, потом спела им колыбельную песенку. В этом автобусе с малышами осталась Валентина. Она постелила себе на полу чьи-то куртки.

Когда я вышла, Влад, стоявший возле самой дальней, жмущейся к кустам, палатки, властно и нетерпеливо окликнул меня. Тут же все люди у костра обернулись в мою сторону. С самым безразличным лицом я пошла к своему новому мужу. Мокрые от росы джинсы неприятно облепляли икры. Влад пристально смотрел мне в глаза, на его клыках плясали отсветы костерка, превращая улыбку почти в демоническую.

Нет ничего страшного в том, что сейчас будет. Самое обычное дело. Меня не съедят, не убьют, не будут пытать. Меня поимеет практически незнакомый мужик. Маньяк и вообще интересная личность. Дела житейские.

Я нагнулась, заходя в палатку. Почти сразу за мной зашёл и Влад.

На брезентовом полу лежал широкий надувной матрас, на нём - простыня, подушки и одеяла, которых я точно ему не давала.

Присев на матрас, я методично сняла сырые кроссовки, мокрые носки. Стараясь не краснеть, расстегнула и стянула джинсы, кинула их в угол на кроссовки. Залезла под одеяло и вытянулась. Ему надо, он пусть и раздевает. А может, он окажется достаточно деликатным, чтобы просто лечь спать. Или изобразить, что спит. Может быть. Почему бы и нет?

Он снял туфли и носки, распустил волосы и залез под одеяло рядом прямо в одежде. Повозился, устраиваясь на боку, лицом ко мне. Я закрыла глаза.

- А-ля, - нараспев, по слогам прошептал-позвал он. Его сухие горячие (горячие!) пальцы скользнули по моему виску, по щеке. Я невольно втянула воздух: пахло мужской кожей. И немного - дезодорантом. Его тело рядом со мной излучало жар. Мне захотелось потрогать его грудь через рубашку. Я сдержалась.

Его толстые упругие губы накрыли мой рот. Он словно собирал губами тающее мороженое. Трогательное, нежное движение. Если бы он целовал меня просто так, по-человечески, без дурацких условий, без показательного отъёма у меня свободы воли... может быть, я и забыла бы, что при жизни он был убийцей. Да и после смерти много народу поубивал, хотя и не так ужасно, как в бытность человеком.

Когда я познакомилась в парке с беременной пони, она так же нежно трогала губами мою ладонь, собирая очищенные семечки. Я невольно улыбнулась ассоциации и тут же вернула своему лицу серьёзность, не желая поощрять Влада. Поздно. Не переставая целовать меня, он тоже улыбнулся. Мне невольно представилось его довольное лицо.

Влад скользнул рукой вниз, по шее, по плечу... на грудь. Он слегка сжал её, поглаживая. Ладонь приятно грела сквозь ткань. Между его губ вылез настойчивый мокрый язык и попытался раздвинуть мои губы. Я постаралась расслабиться. Мне всё равно. Отстранённость сейчас самый лучший способ контролировать ситуацию.

Я не поняла, как разжались мои зубы - сами собой. Его язык гулял по моему рту, словно невоспитанная соседская кошка по кухне. Извивался, толкался в мой язык, внезапно исчезал и снова забирался мне в рот.

Я почувствовала, как к лицу приливает кровь, как набухают от неё губы. Стало труднее дышать.

На самом деле, я спокойна. Это чисто механическая, физиологическая реакция на раздражение. Я всё контролирую.

Его правая рука расстегнула верхние пуговицы моей рубашки, залезла под неё и снова легла мне на грудь. Крепкие пальцы безошибочно нашли и зажали между собой сосок под кружевом. Они снова гладили и сжимали, не выпуская соска. Потом они скользнули по гладкой коже на рёбрах, на животе, остановились над резинкой трусиков и стали гладить вдоль неё.

Я почувствовала, что дрожу. Захотелось, чтобы Влад продвинул ладонь дальше... ниже. Просто накрыл бы мне лобок своей горячей ладонью. Непроизвольно я опёрлась на пятки, подаваясь бёдрами вверх. Тут же одёрнула себя, но он всё равно заметил. Он опустил ладонь, накрывая мой лобок, и с лёгким нажимом стал водить туда и сюда. Я почувствовала, как пульсирует под его рукой приливающая кровь. Между ног стало так жарко, что я раздвинула их. Я просто не могла противиться этому порыву. Голова кружилась от запаха его кожи, от исходящего от него тепла.

Отняв руку от моего лобка и упершись ею в матрас возле моей головы, Влад плавным движением переместился. Теперь он нависал надо мной, опираясь на локти, его ноги лежали между моими, а таз прижимался к моему тазу, так, что я отлично чувствовала сквозь тонкую ткань его брюк его напрягшийся, твёрдый член. Захотелось протянуть руку и потрогать его... узнать, какой он длины, толщины, формы. Просто подержать его, такой твёрдый и горячий. Влад не двигался; его горячее дыхание обдувало мне лоб. Я приоткрыла глаза. Мой взгляд упёрся в его кадык. Я слегка выгнула шею, чтобы увидеть его лицо. Чуть опустив ресницы, он глядел на меня. Поймав мой взгляд, он улыбнулся. Хотела бы я сказать, что его улыбка была наполнена новой нежностью. Но это был прежний полуоскал. Он слегка шевельнул бёдрами, толкнув меня, и снова замер. Он хотел, чтобы я проявила инициативу.

Вот ещё! Раньше его не интересовала моя инициатива. Не интересовало, чего я хочу. Чего ради мне стараться.

Это была первая мысль. Вторая мне понравилась больше.

Мне передали контроль над ситуацией. Да, частичный. Но это то, что мне было надо. Я действительно хотела это контролировать.

Резким движением я обхватила его бёдра ногами и слегка потёрлась лобком о его член, всё ещё скрытый от меня брюками. Влад подхватил ритм и амплитуду и стал тихонько толкать меня тазом. Его член, трущийся о моё бедро, казался мне огромным. Влад покрывал поцелуями мой лоб и виски. Я подавалась бёдрами навстречу его толчкам, становящимся всё размашистее и сильнее. Уже скоро со стороны могло показаться, что мы по-настоящему трахаемся, настолько тесно были прижаты наши бёдра, настолько сильными и быстрыми были толчки. Меня трясло. Я задыхалась. С моих губ сорвался непроизвольный тихий стон...

Влад резко остановился.


Не понимая, я снова толкнулась тазом навстречу его бёдрам.

- Если ты хочешь... попроси, - хрипло сказал он.

- Что?

- Попроси. Я хочу знать точно... чего ты хочешь. Как ты хочешь...

Он улыбался. Я потёрлась лобком о его член и сказала:

- Пожалуйста...

- Пожалуйста что? - спросил он. - Я хочу знать точно. Пожалуйста что?

Я молчала, пытаясь подобрать слово. Мне не хотелось говорить: трахни меня или даже грубее. Меня воротило от того, чтобы сказать про себя такое. Но пользоваться медицинскими терминами в такой момент было ещё противней. Наконец, я нашла.

- Пожалуйста... возьми меня, - выдохнула я. - Пожалуйста... пожалуйста... возьми меня!

Перенеся вес на правую руку, левой он принялся стаскивать мои трусы. Я притянула согнутые колени к груди, помогая ему. Наконец, он справился и откинул комок ткани куда-то в угол. Потом он одним движением расстегнул себе брюки, и оттуда вывалился его член. Его нельзя было назвать "огромным", но он был толстый и твёрдый. Лиловая головка маслянисто блестела. Помогая себе рукой, Влад стал вводить его в меня. Я снова непроизвольно застонала, чувствуя, как толстая головка с некоторым усилием раздвигает мокрые стенки моей... как это... о, господи... яшмовой комнаты. Голова так кружилась, что казалось, я вот-вот потеряю сознание. Это было бы ужасно глупо, но мне было всё равно. Когда член Влада полностью оказался во мне, я вновь оплела его бёдра ногами. Но теперь я к тому же решилась поднять руки и обхватить его спину, всё ещё обтянутую рубашкой.

Он медленно вынул член почти полностью и так же медленно ввёл его обратно. Потом ещё раз, и ещё. Я нетерпеливо толкнулась навстречу, но он сразу остановился. Я заставила себя лежать спокойно, и он возобновил свои ужасно медленные движения. Я снова стала подаваться тазом навстречу, но теперь - в такт.

- Ты думала об этом раньше? - спросил он меня, не прекращая своего плавного скольжения туда и сюда внутри меня. Голос его снова звучал хрипло. - Думала? Представляла это себе?

- Да, - выдохнула я. Головокружение становилось почти непереносимым. - Да!

- Как я... беру тебя?

- Да!

- Сколько раз? Думала об этом - сколько раз? После того, как я целовал тебя в той квартире?

- Да!

- Ну и сколько? Раз? Два?

- Ммм...

Я едва понимала, что он говорит, я могла думать только об этом толстом и тёплом стержне, то раздвигающем стенки моего влагалища, то почти полностью покидающем его.

- Сколько раз?

- Много.

- Много?

- Каждую ночь.

Влад чуть убыстрил своё скольжение - но оно всё ещё оставалось слишком медленным для меня. Я еле сдерживалась, чтобы не пытаться его ускорить. Он молчал некоторое время, а потом переспросил:

- Каждую ночь представляла, как я тебя...?

- Ммм... да-а-а-а-а...

- И когда была замужем?

- Да-а-а-а-а...

Наверняка был способ заставить его двигаться быстрее. Я пыталась думать об этом и подавляла судорожные порывы таза.

- Ты мысленно отдавалась мне каждую ночь, шесть лет?

- Да-а-а-а-а...

- Представляла, как мы целуемся, шесть лет?

- Две... надцать...

- Двенадцать?

- Как целуемся... двенадцать... потом... остальное...

- Целуемся... и... делим постель... что ещё? Ты представляла себе, что беременна от меня?

Я замерла. В мозгу зазвенел крошечный детектор маньяков.

- Что? Зачем тебе? - почти обычным голосом спросила я. - Какого лешего?

- Я просто спросил тебя... представляла ли ты, что беременеешь от меня... заводишь детей... живёшь со мной... представляла ли ты себя моей женой? - настойчиво спросил Влад. Словно не замечая, что я остановилась, он продолжал свои движения. В моём влагалище будто перекатывался большой упругий шар. - Ты представляла себе это?

Вот же чёрт... Да, у нас, женщин, эротические грёзы довольно глупые. Со свадьбой в белом платье в конце. Или даже с семью отпрысками по всему дому. Я чувствовала, что признаться ему в этом - всё равно, что содрать кожу. Я тысячу раз представляла себе его - обычным мужчиной, а себя - его женой.

Влад вдруг толкнулся резко и сразу глубоко. Я содрогнулась и невольно вскрикнула. Моё тело выгнулось, в глазах потемнело. Я почувствовала, как пальцы скрючиваются, сминая его рубашку.

- Представляла себе? - откуда-то сверху донёсся вопрос, и я почти бессознательно сказала:

- Да...

Он засмеялся так, словно только что меня переспорил, и тут же стал толкаться сильно, быстро, размашисто. Его член упруго ударял меня внутри, и с каждым ударом меня словно бил электрический разряд, перед глазами мутнело, а грудь стискивало. Я непроизвольно выгибалась, расправляя грудную клетку и прижимаясь к нему, из горла вырывались тихие всхлипы, а его член всё ударял и ударял чувствительную точку внутри меня. В тот момент, когда я была почти уверена, что сейчас умру, он вдруг толкнулся особенно сильно, так, что я проскользила спиной по простыне, и я почувствовала, как моё тело бьётся в судорогах. Его спина под моими пальцами дрожала. Я стиснула ногами его бёдра ещё сильнее, словно вжимая в себя, и вдруг непроизвольно схватила зубами его шею сбоку. В этом порыве я так прижалась к нему, что фактически повисла на нём.

- А-а... - вырвалось у него, словно он хотел назвать меня по имени или сказать "Аккуратней!". Он перекатился на бок и на спину. Я инстинктивно убрала ноги с его бёдер и разжала зубы. Мы лежали, тесно прижавшись, его член всё ещё был во мне... так приятно. Я вытянула ладони из под его спины и обняла его за плечи. В ответ он обхватил меня за талию. Было так чудесно лежать на нём...

Потом, правда, надо будет решать разные морально-этические вопросы. Всё-таки у него там такое прошлое... Может быть, я забеременела от него - что тогда? Много чего надо будет решить.

Потом. Я подумаю об этом потом.